Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
Наступила пора уезжать. Мы тепло распрощались, и на той же машине меня доставили в Веракрус. Рано утром я уже был на борту парохода.
В день отплытия, за полчаса до поднятия якоря, во время суматохи, какая всегда бывает в это время, на борт поднялся мой новый друг под видом докера и незаметно вручил мне пакет, который я постарался тут же спрятать в заранее намеченное укромное место.
Наконец якорь был поднят, пароход издал протяжный третий гудок и стал медленно отчаливать. Товарищ на берегу прощально взмахнул рукой…
Сознание, что я везу с собой почту и что удалось организовать связь с товарищами, которые в скором времени будут нам помогать, переполняло меня радостью.
С тех пор прошло более полувека, но и сейчас стоят перед моим мысленным взором эти отважные, замечательные парни, рисковавшие жизнью во имя пролетарского интернационализма, во имя интересов родины трудящихся всего мира.
Мартенс перед судилищем
При допросах Л. К. Мартенса в подкомитете сената США и комиссии министерства труда США было уделено особое внимание связям между Мартенсом и Советским правительством.
На заседании подкомитета сената сенаторы Мозес и Брендижи задавали вопросы:
«Мозес. Платежи, которые вы делали по заказам, о которых вы говорили, сделаны из фондов, которыми вас снабдило ваше правительство?
Мартенс. Да, сэр.
Мозес. Какими путями пришли к вам эти фонды?
Мартенс. Через курьеров.
Мозес. Этот способ коммуникации прерывался?
Мартенс. Очень часто, сэр.
Мозес. Сколько раз?
Мартенс. По имеющимся у меня сведениям, несколько наших курьеров были расстреляны в Финляндии…
Брендижи. Сколько курьеров было, по вашему мнению?
Мартенс. Около двадцати.
Брендижи. Из двадцати десять были схвачены?
Мартенс. Да, сэр.
Брендижи. Значит, к вам прибыло десять курьеров?
Мартенс. Нет, только семь.
Брендижи. Все с деньгами?
Мартенс. Большинство с деньгами.
Брендижи. Они привозили вам инструкции кроме тех, что вы получили шифром? Другими словами, привозили ли они вам устные директивы?
Мартенс. Они привозили некоторые устные директивы.
Мозес. Будьте любезны назвать имена курьеров, которые регулярно прибывали в эту страну и доставляли вам материал.
Мартенс. Я не могу назвать вам эти фамилии, м-р председатель.
Мозес. Вы хотите сказать, что вы не знаете их?
Мартенс. Нет, я знаю их имена.
Мозес. Но вы отказываетесь назвать их?
Мартенс. Да, сэр, я отказываюсь»[19].
Комиссия министерства труда США в свою очередь так же настойчиво пыталась установить порядок связи между Мартенсом и Советским правительством, а главное, узнать имена курьеров.
Вот некоторые выдержки из протокола допроса Мартенса комиссией министерства труда от 28 июля 1920 года:
«Вопрос. Г-н Мартенс, объясните, пожалуйста, порядок связи с правительством, которое вы представляете?
Ответ. Я отказываюсь отвечать, м-р Шелл…
Вопрос. Знаете ли вы людей по имени Фогельмарк и по имени Эриксон?
Ответ. Я отказываюсь отвечать.
Вопрос. Знаете ли вы человека по имени Шопин?
Ответ. Я отказываюсь отвечать.
Вопрос. Скажите, пожалуйста, кто из указанных лиц были вашими курьерами?
Ответ. Я отказываюсь отвечать…»[20]
Один из этих вопросов (о Шопине) касался меня, но в то время я был уже вне их досягаемости.
Во время допроса Л. К. Мартенса комиссией министерства труда США от 28 июля 1920 года был вызван в качестве свидетеля молодой матрос Якобсон, прибывший из Швеции с пакетом советских газет для меня. Его арестовали и хотели всячески использовать против Мартенса.
Вот выдержки из протокола допроса матроса Якобсона от 28 июля 1920 года:
«Вопрос. Знаете ли вы человека по имени Фогельмарк?
Ответ. Да, я знаю Карла Фогельмарка с 1918 года.
Вопрос. С какой целью вы с ним встречались и о чем вы с ним разговаривали?
Ответ. Он предложил мне взять несколько пакетов и сдать их в Нью-Йорке».
На вопрос, переданы ли эти пакеты по назначению, он ответил, что не успел передать, так как при выходе из порта был арестован.
«Вопрос. Сказал ли вам Фогельмарк, что эти пакеты надлежит передать человеку по имени Борис?
Ответ. Он мне дал указание поехать на 82 улицу, спросить г-жу К., а в случае ее отсутствия поехать в Бруклин в Общество рабочих и спросить Бориса.
Вопрос. Встречали ли вы когда-нибудь человека по имени Борис?
Ответ. Нет, я его не знаю…»
Допрос матроса ничего, по существу, не дал комиссии министерства труда США, так как он никогда не видел ни г-жи К., ни «Бориса».
Как ни пытались американские «расследователи» добиться от Л. К. Мартенса ответа о порядке связи между Бюро и Советским правительством, о фамилиях курьеров, Мартенс всегда твердо и категорически отказывался отвечать на эти вопросы, ограждая товарищей от преследований со стороны американских властей, грозивших им тяжелыми последствиями.
Главное же состояло в том, что подкомитет сената США, так же как и «комитет Лоска», не смог обнаружить ни одного факта, ни одного свидетельства или документа, который бы подтвердил, что Мартенс занимался в США «подрывной работой».
Я еду в Москву
В конце марта 1920 года подкомитет сената закончил расследование «дела» Л. К. Мартенса, и материалы были переданы комиссии министерства труда для решения вопроса о высылке советского представителя из пределов США как «нежелательного чужестранца».
В начале апреля 1920 года Мартенс вызвал меня в Вашингтон. Готов ли я поехать в Москву? — спросил он. Я ответил утвердительно. Вручая мне пакет, Людвиг Карлович сказал: «Путь тяжел и опасен, будьте бдительны и осторожны». Еще раз напомнив, что пакет государственной важности должен быть доставлен Г. В. Чичерину как можно скорее, он, улыбнувшись, пожелал мне попутного ветра. Мы сердечно распрощались, и в тот же день я выехал из Вашингтона.
Путь предстоял действительно трудный. Выехать советскому гражданину из Нью-Йоркского порта в Европу в 1920 году было весьма сложным предприятием даже для меня, профессионального моряка, который располагал необходимыми документами. Пришлось отправиться в отдаленный порт Норфолк (штат Вирджиния), где слежка велась слабее.
В порту нашелся подходящий пароход. Это был грязный, старый угольщик, одна из тех посудин, куда обычно шли только матросы, отчаявшиеся найти работу получше и оставшиеся без всяких средств к существованию. В команде таких пароходов было много деклассированных, выбитых из жизненной колеи людей с темным прошлым. Вот в такую команду я и был зачислен.
Как только 20 апреля пароход покинул берега США, я тут же спрятал почту в угольный бункер. Последующие события показали, что это было своевременно. На следующий день капитан приказал провести повальный обыск у всей команды, мотивируя это тем, что у него якобы кто-то украл белье и другие вещи. Обыскали и меня. Причем особенно тщательно — видимо, мое гражданство не давало капитану покоя, и он опасался, что я везу с собой страшные коммунистические «тайны». Все мои пожитки были перерыты, каждую вещь осмотрели по нескольку раз. Однако ничего компрометирующего не нашли, впрочем так же, как и у других матросов.
Обыск у команды меня очень взволновал. Не последует ли затем обыск всех подсобных помещений и трюмов? В этом случае могли бы обнаружить и спрятанный пакет с докладом Л. К. Мартенса.
Опасение оказалось не напрасным. Вскоре самым тщательным образом были обысканы все помещения парохода. На мое счастье, однако, пакета не нашли. Только после того как на пароходе все успокоилось и матросы приступили к своим обычным делам, я в полной мере осознал, какая опасность мне угрожала. Ведь пароход плавал под американским флагом, и в случае каких-то осложнений меня, естественно, могли возвратить в США и передать в руки полиции.
…Поздно ночью пароход прибыл в Стокгольм. Еще раньше, едва замерцали далекие огни шведского берега, я решил, что следует как можно скорее сойти на берег: пакет от Л. К. Мартенса, который уже лежал у меня под тельняшкой, нужно было переправить дальше.
Я понимал: надо вести себя спокойно и сдержанно, ничем не выдавая волнения. Но попробуйте не волноваться в такой обстановке! Как уже упоминалось, команда нашего угольщика состояла сплошь из людей с темным прошлым, у многих за плечами были и тюрьмы, и «встречи» с полицией. Недаром капитан парохода при разговоре с матросами не вынимал обычно руку из кармана, в котором лежал револьвер.
А что, если по прибытии в Стокгольм портовая полиция, ознакомившись с документами команды, не разрешит ей во время стоянки сходить на берег? Тогда весь наш план, для выполнения которого потрачено столько усилий, рухнет. Но все случилось проще, чем я предполагал. Нашему угольщику отвели стоянку для выгрузки в самом дальнем конце порта. Место, где пароход пришвартовался, было глухое и плохо освещалось. Кругом горы угля, пустынно. И я решил незаметно «исчезнуть».
